План:

 

Введение. 3

Глава 1. Характеристика творчества Ч. Айтматова на примере «Первый учитель»  5

Глава 2. Характеристика публицистических произведения Ч. Айтматова.12

Заключение. 23

Список используемой литературы:24

 

 

Введение

 

Чингиз Айтматов… еще несколько лет назад это имя ничего не говорило любителям литературы. Сегодня же имя кыргызского писателя Ч. Айтматова занимает значительное место в ряду выдающихся мастеров современной прозы. Можно сказать, что Чингиз Айтматов являет собой редкий случай среди творческий личностей, когда современниками уже при жизни он зачислен в ряд выдающихся писателей и общественный деятелей. Общественная и творческая деятельность Ч. Айтматова сама личность писателя оказали сильное воздействие на современную отечественную литературу и искусство и прежде всего культуру Кыргызстана. Его перу принадлежит большое количество художественных произведений. Среди них это «Джамиля», «Тополек мой в красной косынке», «Первый учитель», «Белый пароход», «Материнское поле», «Плаха», «Лицом к лицу», «И дольше века длится день» и многие другие.

         Книги его систематически переводятся и издаются в самых различных уголках земного мира. Представляет особый интерес взаимосвязь и взаимовлияние творчества Ч. Айтматова с другими известными писателями мира – современными и классическими.

         С. Баруздин, известный русский писатель, писал: «он ярко национален и тем прекрасен». Но одновременно сила его и в том, что он не замкнут в этой национальности, он шире и распахнутей. Он вобрал в себя и еще общеземное и общечеловеческое.1

         Роль и значение писатель в истории мировой культуры определяется тем, насколько он в своем творчестве выразил своеобразие духовной жизни своей нации, своего народа.

         «Оригинальность художественного метода Ч. Айтматова заключается в стремлении запечатлеть свою «национальную модель мира, столь новую непривычную для широкого круга читателей»2 

         суть творчества Ч. Айтматова заключается в том, как он сам это отмечает, чтобы «каждый человек думал бы о другом человеке, о людях других стран так же, как о самом себе, чтобы его тревожили и радовали боль и счастье, огорчения и праздники других, чтобы его непрестанно беспокоили вопросы: как жить на этом свете, что сделать, чтобы преобразовать этот мир в лучшую сторону, и чтобы сопрягать эти свои помыслы с желаниями других людей, вовлекать их в благородное дело построения нового мира.1

         Творчество Ч. Айтматова привлекает к себе внимание критиков, литературоведов у нас и за рубежом вот уже несколько десятилетий. Выход в свет каждого нового произведения всякий раз вызывает большой интерес и читателей, побуждает литературоведов к изучению и осмыслению творчества этого автора как художественного феномена в литературе. Данная курсовая работа будет посвящена мете: «Романтические тенденции в повести Ч. Айтматова «Первый учитель»

         Актуальность. Творчество Ч. Айтматова многогранно, глубоко по содержанию, множество исследователей обращаются к его произведениям и каждый из них обнаруживает что-то интересное для себя. Поэтому мы считает интересным и нужным обратиться к исследованию романтических тенденций в повести «Первый учитель» определить их возможность в создании образов и раскрытии идейно-художественного содержания произведения. Это дает нам полные сведения об использовании писателем определенных литературно-художественных средств, дополнить представления о творческой индивидуальности Ч. Айтматова.

         Новизна. Критических трудов, исследований по творчеству Ч. Айтматова много можно выделить работы Л. Лебедевой, Т. Давыдовой, И. Кузнецовой и др. но специального исследования в котором были бы собраны и изучены романтические тенденции в творчестве писателя нет.

         Таким образом, выбор данной меты обусловлен ее новизной и актуальностью.

 Целью реферата является анализ художественного произведения и  выявление романтических тенденций наряду с реалистическими в структуре произведения Ч. Айтматова «Первый учитель».

         Отсюда вытекают следующие задачи:

1.      прочитать и проанализировать произведение Ч.   Айтматова «Первый учитель».
2.      Выявить романтические признаки в структуре произведения.
3.      Определить какова из функция.

Материалом исследования является повесть Ч. Айтматова «Первый учитель». При этом будут использованы следующие методы исследования

-         аналитический метод

-         сопоставительный метод

-         типологический метод. 

       Структура.  Реферат состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.

Периоду раннего творчества писателя присуще наличие романтических тенденций. Это выражается в повышенном субъективизме, лиризме повествования. Ведущая роль лирического начала в ранних повестях и рассказах – интерес к человеку, богатству его внутреннего мира.

 

 

 

Глава 1. Характеристика творчества Ч. Айтматова на примере «Первый учитель»

 

      «Первый учитель» – эта повесть обладает той захватывающей силой подлинного произведения искусства, которая увлекает, тревожит, радует, пробуждает добрые чувства, заставляет еще и еще раз оглядеться вокруг и проверить себя в самом главном – в любви к людям, к человеку, а также заставляет задуматься способен ли человек сделать что-то ценное, сокровенное для другого человека. Повесть сначала в журнальном варианте («Ала-Тоо») называлась так: №Баллада о народном учителе» В 1963г. повесть уже называлась лаконично: «Первый учитель». Представляется, что отказ автора от подчеркивания связи произведения с жанром баллады, который по преимуществу прописан по романтическому адресу, не случаен. В этом со всем основанием можно видеть ощущение  автором того, что он создал не только и не столько романтическую историю о романтическом подвиге, а нечто большее.

         Первые слова повести: «Я открываю насте окна. В комнату вливается поток свежего воздуха. В яснеющем голубоватом сумраке я всматриваюсь в этюды и наброски начатой мною картины… Я хожу в предрассветной тиши и все думаю, думаю, думаю. И каждый раз я убеждаюсь в том, что моя картина еще только замысел… история, всколыхнувшая мне душу, история, побудившая меня взяться за кисть, кажется мне настолько огромной, что я один не могу ее объять. Я боюсь не донести, я боюсь расплескать полную чашу. Я хочу, чтобы люди помогли мне советом, подсказали решение, чтобы они хотя бы мысленно стали со мной рядом у мольберта, ЧТОБЫ ОНА ВОЛНОВАЛИСЬ ВМЕСТЕ СО МНОЙ» (347-348)

         И действительно, удивительна история Дюйшена первого учителя, которая побудила автора – художника написать картину автор полон желанием запечатлеть этот подвиг простого человека. «Я не могу не написать эту картину, но столько раздумий и тревог охватывает меня! Иной раз мне кажется, что у меня ничего не получится. И тогда я думаю: зачем судьбе было угодно вложить мне в руки кисть? Что за мученическая жизнь! А другой раз я чувствую себя таким могучим, что горы свергнуть готов: (394)

         Обращение автора к искусству – есть одна из романтических тенденций. Постоянной мыслью об ответственности писателя за жизнь и судьбу человека живет и дышит повесть Ч. Айтматова «Первый учитель» есть в ней слова необыкновенно значительные: «Бывают такие родники в горах: пролежит новая дорого, тропа к ним забывается, все реже заворачивают туда путники напиться воды, и родники понемногу зарастают мятой да ежевикой. А потом и не заметишь их со стороны. И редко кто вспомнит о таком роднике да свернет к нему с большака в жаркий день, чтобы утолить жажду. Придет человек, разыщет то заглохшее место, раздвинет заросли и тихо ахнет: давно никем ни замутненная, прохладная вода необыкновенной чистоты поразит его своим спокойствием и глубиной своей. И увидит он в том роднике и себя, и солнце, и небо, и горы.. и подумает тот человек, что грех не знать такие места, надо и товарищам рассказать об этом. Подумает так и забудет до следующего раза» (392)

         Что это? Просто лирический, немного грустный уголок природы, который Ч. Айтматов замечательно умеет видеть и писать? Нет. Здесь «зашифровано№ история целой человеческой жизни…»,1- отмечает В. Панкина.

         Таким родником в жизни был для многих людей герой повести Ч. Айтматова Дюйшен, человек удивительно красивой и мужественной судьбы. А интерес к личности наделенной особым внутренним миром – есть характерный признак, присущий только романтизму.

         Героя в начале повести мы видим через оценочные характеристики его односельчан («пожилой уже человек…», «…конь его был чет-то похож на хозяина – такой же костлявый, тонконогий», «бородатый смирный человек…», «старик Дюйшен», «Всю жизнь бобылем так и живет…», «… не знал всех букв алфавита…», « мы-то всерьез считали его учителем.»). все это сопровождается ремарками, отчетливо обозначающими, что ни Дюйшена, ни то. Что он когда-то делал никто всерьез не принимает: один из них небрежно махнул рукой: «да разве то школа была, название одно», «здесь вид его выражал удивление и насмешку», «Кругом засмеялись»). Этим подчеркивается, что облик Дюйшена не содержит в себе ничего из того, что можно считать героическим, а тем более – романтическим. Лишь одна портретная деталь несет в себе возвышающее начало: «высокий, угловатый, с нависшими орлиными бровями», или «бледнолицый парень в черной шинели».

         Но если обратиться к развитию сюжета повести и попытаться выделить те его моменты в которых поступки и действия героя проявляются в их конкретности и наполняются исторически и социально определенным содержанием, обнаружится следующее. Ситуация, в которой предстает пред нами герой в собственно-сюжетном развитии повести, является типической для социально-общественной жизни кыргыызского аила 20-х годов. В контексте повести это определяется характеристикой героя- повествователя, Алтынай: «это было в 1924 году… там, где сейчас находится наш колхоз, тогда был небольшой аил оседлых бедняков – джатакчей…» (355)

         Герой повести Дюйшен появляется будто бы из вне. Этим намечается типичная для романтического повествования возможность такого построения сюжета, в центре которого будет находиться исключительный герой в исключительных обстоятельствах. Он не похож на аильчан. Эту  непохожесть автор создает портретной характеристикой: «еще осенью, вскоре после того, как те, что побогаче, откочевали в горы на зимовья, к нам в аил пришел незнакомый парень в солдатской шинели. Я запомнила его шинель, потому что она была почему-то из черного сукна. Появление человека в казенной шинели явилось для нашего аила, отдаленного от дорог, приткнувшегося где-то под горами настоящим событием» (355).

Но намеченный мотив  романтической непохожести героя перечеркивается реалистическими деталями: он такой же бедняк, как и все оставшееся в селе его отец, «такая же голытьба».

         Коркин В. утверждал, что герой Айтматова (Дюйшен)- реальный человек, чей строй души, высота нравственного идеала рождены социальной конкретностью времени и места1.

         С какой же щелью возвращается Дюйшен в 1924 году из Красной армии в свой запрятавшийся в горах аил Куркурсу. А с той, чтобы открыть там школу и учить детей тому, что он «знает сам». Возвышенное и героическое в Дюйшене открывается читателю в ситуациях и обстоятельствах, с которыми сталкивается герой.

         Нельзя забывать и того, что речь идет об осени 1924 года. Народ был сплошь неграмотным, поэтому как и письменность только складывалась. Нетрудно представить, в каком состоянии была тогда в Киргизии национальная школа. Много ли могло быть в ней учителей, лучше Дюйшена вооруженный программой и методикой преподавания. Да, первый учитель был сам полуграмотен. В старом сарае, на охапках сена, что заменяли парты первым ученикам началась кыргызская школа Дюйшена. Он сам оборудовал класс, то есть отремонтировал конюшню, которая могла бы послужить школой, сложил печь, посадил тополя у полу развалившегося байского сарая. «Старый глинобитный сарай прежде был байской конюшней. После прихода Советской власти бай куда-то откочевал, а конюшня так и осталась стоять. Никто люда не ходил, и все вокруг поросло репьем да колючками. Теперь сорняки, вырубленные с корнем, лежали в стороне, двор был расчищен. Обвалившиеся, размытых дождями стены были подмазаны глиной, скособоченная рассохшаяся дверь вечно болтавшаяся на одной петле, оказалась починенной и прилаженной на место.» (359). Он сам ходил по дворам, собирая учеников, снося ругань, оскорбления, терпеливо объясняя людям для чего их детям нужны знания. «…в те дни люди по темноте своей не придавали значения в учебе, а Дюйшена считали в лучшем случае чудаком, который возится с ребятишками он нечего делать. Охота тебе учи, а нет разгони всех по домам… а все-таки следовало призадуматься ради чего этот молодой парень, который ничем не хуже и не глупее других, ради чего он, терпя трудности и лишения, снося насмешки и оскорбления, учит их детей, да еще с таким необыкновенны упорством?…» (367).

         До первых снегов ребята пробирались в школу через каменистую речку. «потом ходить стало невмоготу – ледяная вода обжигала наги. Особенно страдали малыши, у них даже слезы навертывались на глаза». И тогда Дюйшен «сажал одного на спину, другого брал на руки и так по очереди переправлял все учеников»(366). А в это самое время на сытых конях проезжают самодовольно усмехаясь люди в красных малахаях и богатых овчинных шубах.  Мы как бы присутствуем на первом уроке Дюйшена, слышим его голос, голос первого учителя, который несет детям жажду знаний, свет учения: «Я научу вас дети читать и считать покажу как пишутся буквы и цифры, - говорил Дюйшен. – буду учить вас всему, что знаю сам…». (364)

         Благодаря школе Дюйшена рыжеволосая пытливая девочка Алтынай нашла свою дорогу в будущее, став затем известным в стране академиком Алтынай Сулаймановой. Вспоминая свое детство, Алтынай  рассказывает: «…он учил нас всему, что знал сам, проявляя при этом удивительное терпение. Склоняясь над каждым учеником он показывал как нужно держать карандаш, а потом с увлечением объяснял нам непонятные слова. Думаю я сейчас и диву даюсь как этот малограмотный парень сам с трудом читавший по слогам, не имевший под ругой ни единого букваря, как он мог отважиться на такое поистине великое дело…». (365).

         Сам процесс обучения показан автором как путь в светлое будущее. Автор находит точный художественный путь ведя повествование от имени самой Алтынай.  Она рассказывает историю своей жизнь в форме исповеди. Это позволяет нам читателям и автору как бы со стороны взглянуть на события, устами другого человека, участника этих событий, обратить внимание на его внутренний мир мысли, чувства, переживания. Все это придает повествованию субъективизм, а это еще одна из романтических черт. С большим интересом читаются страницы письма Сулаймановой, в котором глубоко, с большой внутренней силой раскрывает она образ первого учителя, друга, любимого ею чистой детской любовью. «Сколько нежности  и добра  в его глазах, будто бы никогда прежде не знала я, как сильны и ловки его руги в работе, как чиста его ясная улыбка, согревающая сердце. И горячей волной поднялось в моей груди новое, незнакомое чувство из неведомого еще мне мира…» (379).

         В Дюйшене Алтынай видит такого человека, улыбка которого согревает сердце, а мудрые слова приносят больше знания. И это, действительно, так. Сам того не ведая, Дюйшен совершил жизненный подвиг. Да, это был подвиг, потому что в те дни кыргызским детям нигде не бывавшим за пределами аила, в школе, если можно так назвать ту самую мазанку с зияющими щелями, через которые всегда были видны снежны вершины гор, вдруг открылся новый, неслыханный и не виданный прежде мир. О том, что Дюйшен – первый учитель аила Куркуреу, совершил когда-то жизненный подвиг, то есть построил школу из бывшей байской конюшни, подтверждает образ двух тополей. Образ двух тополей в произведении Ч. Айтматова является живым олицетворением красоты человека. Два тоненьких прутика, посаженные на бугре Дюйшеном в дни юности Алтынай, поднимаются, мужают вместе с ней, вырастая в два могучих дерева, неумолчно шумящих своей листвой. Тополя вырастают в символ красоты нового человека. Они символизируют собой целеустремленность, возвышенность, стойкость. «Над аилом, на бугре, стоят два больших тополя… с какой стороны ни подъедешь а Куркуреу, прежде всего увидишь эти два тополя, они всегда на виду, точно маяки на горе… в нашем аиле сколько угодно всяких деревьев, но эти тополя особенные – у них свой особый язык и, должно быть, своя особая певучесть  душа. Когда ни придешь сюда, днем ли, ночью ли, они раскачиваются, перехлестываясь ветвями и листьями, кажется, будто тихая волна прилива плещется о песок, то пробежит по ветвям, словно незримый огонек, страстный, горячий шепот, то вдруг, на мгновенье затихнув, тополя разом, всей взбудораженной листвой шумно вздохнут, будто тоску. О ком-то. А когда набегает грозовая туча и буря, заламывая ветви, обрывает листву тополя, упруго раскачиваясь, гудят, как бушующее пламя».(348-349).

         С помощью удачно найденных изобразительно-выразительных средств писатель наделяет тополей великанов, тополей-близнецов певучей душой, особым языком. Деревья могут не только раскачиваться, перехлестываясь ветвями и листьями, не только шуметь неумолчно на разные лады, но и способны на какое-то мгновенье затихнуть, тосковать о ком-то. Обожествление природы характерно для позднего периода развития романтизма.

         Тополя в повести играют и другую роль: для тех, кто оторвался от родной земли (как художник и Алтынай), они – зов корней, родной природы, где  непрерывно мечты и идеалы оборачиваются разочарованиями и вдруг оказывается, что не на что опереться… «Сколько раз мне приходилось возвращаться в Куркуреу из дальних краев и всегда с щемящей тоской я думал: «Скоро ли я увижу их тополей – близнецов? Скорей бы приехать в аил, скорей на бугор к тополям. А потом стоять под деревьями и долго, до упоения слушать шум листвы». (348).

         Очень непосредственно воспринимая природу будучи великим мастером ее изображения, Айтматов умеет достичь настоящего поэтического синтеза, буквально сливая с природными стихиями человеческие действия, переживания, думы, настроения, так что человек выступает одновременно как дитя и как венец природы. Иначе говоря писатель использует  прием психологического параллелизма. Примером могут послужить слова Алтынай: «Эх тополя, тополя! Сколько же воды утекло с тех пор, когда вы были молоденькими сизостволыми деревцами! Все, о чем мечтал, все, что предсказывал человек, посадивший и вырастивший вас, сбылось. Что же вы так грустно шумите, о чем печалитесь? Или жалуетесь, что зима приближается, что холодные ветры обрывают вашу листву? Иль боль и скорбь народная гуляет в ваших стволах».(389).

         В повести дана ситуация, когда по возвращении из города, куда Дюйшен ездил вступать в партию, на него напали волки. Сама природа как бы хотела остановить Дюйшена, предостеречь от опасности (волки загрызли лошадь Дюйшена). «Словно бы какие-то могучие силы природы пытались восполнить на земле место великого человека… гудел, не стихая ветер в яру, кружили снежные метели, железно звенел мороз… не находила себе покоя стихия: металась, билась в плаче о землю…» (370).

         Ч. Айтматов не дал подробного описания борьбы Дюйшена с волками так как по-видимому  ощутил, что этого достаточно, чтобы у читателя сложилось нужное представление о его герое как исключительной личности, так ситуация сама по себе оказалась исключительной. В произведении также можно обнаружить и элементы фольклорной поэтики:

1.                 использование автором в отдельных случаях фольклорных эпитетов («где-то за тридевять земель голубели талые озерца, где-то за тридевять земель ржали кони, где-то за тридевять земель пролетали в небе журавли, неся на крыльях белые облака.
2.                 Использование уподоблений и явлений природы и внутреннего мира героя.
3.                 Присутствуют компоненты «обрамленной повести», «рассказа в рассказе» (начало и конец произведения – внутренний монолог самого художника).

Повесть Айтматова «Первый учитель» произведение очень небольшое, но по этому небольшому произведению мы можем судить об огромном богатстве языка его писателя. Айтматов очень точно и метко подбирает слова и выражения. Особенно широко он использует:

-         фразеологизмы: затаив дыхание; чему быть, тому не миновать; сердце не на месте; никто не проронил ни слова; ни жива ни мертва; дыхание перехватило; сколько воды утекло с тех пор; ни слуху ни духу и т.д.

-         сравнения: эти два тополя, точно маяки на горе; … сердце мое билось в груди так счастлива…»; «Земля, словно бы раскинув руки, сбегала с гор и неслась…» и т.д.

-         обращения Дюйшена к Алтынай: «Ручеек ты мой светлый!», «Звездочка ты моя!».

Все это делает язык произведения выразительным, приподнятым, экспрессивным.

По жанру повесть тяготеет к жанру баллады. Определяя жанр повести «Первый учитель» как героико-романтическую балладу, критик В. Воронов писал о ее главном герое: «почти до самого конца повести писатель сохраняет ощущение исключительности характера и внешности Дюйшена, его подвига».1

Да, незабываемы страницы этой небольшой повести страницы, рассказывающие о жизненном подвиге Дюйшена. эту повесть можно назвать «Сказанием о человека».

А теперь вернемся к заключительным словам о человеке – роднике: «И увидит он в том роднике и себя, и солнце, и небо, и горы… и подумает тот человек, что грех не знать об этом. Подумает так и забудет до следующего раза». В этих словах заключена одна из главных идей повести Ч. Айтматова: доброе дело человека не пропадает зря, оно живет, живет в жизни, в радости, в труде людей. и разве дозволено о таких людях-родниках кому-нибудь и когда-нибудь забывать. И Алтынай, от имени которой ведется рассказ, которая чувствует свою вину пред своим учителем. Нет. Нельзя забывать прошлого! «Люди подобные Дюйшену достойны самых высоких почестей. И надо уважать из, простых людей, по-настоящему», - размышляет попозже академик Алтынай Сулайманова.

Таким образом, эта повесть о красоте человеческой души, о красоте трудной жизни, отданной народу, и о том, что невозможно жить жизнью достойной настоящего человека, без благородной памяти сердца. И картина эта – память, благодарность учителю, отдавшему все свои силы, все свои скромные знания, чтобы донести далеко в горы в киргизский аил цвет новой жизни. Картина, нарисованная рассказчиком, выполняет свою воспитательную функцию, так как жизнь Дюйшена – это достойный образец для подражания. Его жизненный подвиг так взволновал художника, что это явилось толчком для пробуждения творческого порыва и желания воссоздать по законам искусства нравственную красоту первого учителя.

Глава 2. Характеристика публицистических произведения Ч. Айтматова.

Родившийся в горном аиле Шекер, расположенном на отрогах Таласских гор, киргизский прозаик Чингиз Айтматов покорил своим дарованием весь мир. Сегодня он — один из самых крупных, читаемых и любимых прозаиков мировой литературы.

Писатель не только открыл новую страницу в истории литературы, но и — несомненно — поднял ее на более высокий уровень, наполнив своим особым, "айтматовским", философским и эстетическим содержанием. Оставаясь сугубо национальным писателем, Чингиз Айтматов уже давно стал выразителем дум и чаяний людей всей планеты. Банально, но — его по праву можно называть гражданином мира.

О всемирном признании произведений писателя свидетельствуют данные ЮНЕСКО: накануне XXI века книги Ч. Айтматова опубликованы 830 раз в 168 странах количеством 67,2 млн. экземпляров. И эти цифры все возрастают.

Даже и юбилеи писателя становятся уже далеко не камерными праздниками. Прошедшее сравнительно недавно семидесятипятилетие знаменитого автора по инициативе ЮНЕСКО отмечалось как огромное событие в культурной жизни всего человечества. На торжествах по этому поводу кроме того, что, естественно, был проанализирован его несомненный вклад в развитие литературы, культуры и искусства, постоянно подчеркивались еще и огромные заслуги писателя в укреплении согласия и стабильности, столь необходимых нашему противоречивому, неспокойному миру.

По случаю того же юбилея московское издательство "Воскресенье" выпустило солидный сборник — "Ковчег Чингиза Айтматова", посвященный жизни и творчеству писателя.

В большое по объему издание включены научно-исследовательские и литературоведческие статьи о творчестве писателя, материалы, отражающие его жизненный путь, эстетическо-философские взгляды, раскрывающие разносторонние грани литературного таланта, а также определяющие общее значение и роль прозаика в литературе XX века.

Приятно то, что среди авторов этого солидного труда и наш земляк — вице-президент Ассамблеи культур народов Центральной Азии, кандидат философских наук Фазлиддин Хамраев, он же — руководитель всего проекта. Ему также принадлежит немалая заслуга в подготовке книги к изданию за очень короткое время.

"Ковчег Чингиза Айтматова" открывается статьей известного французского писателя Луи Арагона — "Самая прекрасная на свете повесть о любви", — похоже, написанной сразу же, по первым следам, по первому впечатлению от прочитанной публикации в журнале "Новый мир".

Прочитав первую повесть Айтматова, многие когда-то были поражены не менее этого маститого литератора.

Нам, читателям, не просто очень понравилась повесть "Джамиля". Помню, нас в то же время удивил сам факт публикации столь неординарной повести неизвестного писателя в таком авторитетном высокотребовательном литературном журнале, каким являлся тогда "Новый мир", истинный "властитель дум": об авторе ровным счетом ничего не было известно, кроме того, что он — "молодой киргизский писатель". Но именно таково было подлинное начало Айтматова, его яркое, подобное вспышке все осветившей молнии, уверенное вхождение в большую литературу.

Да, именно в то время и должен был появиться горячий отклик Луи Арагона на произведение начинающего автора.

Позже появилась вторая повесть прозаика — "Тополек мой в красной косынке", которая своей жизненностью и правдивостью, не уступая по силе таланта предыдущей, подтвердила необычайные способности Айтматова-прозаика. Ведь слишком часто случается, что писатель, громко заявляя о себе первым произведением, целиком, так сказать, при этом выкладываясь, позже теряет подобный темп, отчего последующие его вещи заметно уступают по своей насыщенности и в разработке фабулы, и в обрисовке характеров, и метафорической образности всего текста…

Однако новая повесть молодого писателя вновь свидетельствовала об уверенно набиравшем силу крепком литературном голосе.

Последовавшие затем "Первый учитель", "Прощай, Гульсары", "Материнское поле" и — позже — "Белый пароход" закономерно выдвинули Айтматова в первые ряды большой литературы. Теперь в поле зрения писателя попадают наиболее сложные проблемы человеческих отношений, много шире становится философско-тематический диапазон его прозы.

Отныне не знать произведений Айтматова становиться едва ли не неприличным…

Они все больше и больше беспокоят многочисленные читательские умы, будоражат души всех думающих людей, ищущих выхода из мрачного застойного существования в псевдосоциалистической действительности.

Читатели с нетерпением ждут все новых и новых книг популярного автора, и Айтматов постепенно превращается в автора, творчество которого незаметным образом как бы перерастает из хорошей литературы еще и в хорошую публицистику.

Совершенно особый интерес вызывают очередные романы Айтматова. Один из них — "И дольше века длится день".

В предисловии, отдавая дань времени, автор пишет, что "Буранный полустанок" (второе его название) — "произведение социалистического реализма"… Однако не только сейчас, но уже и тогда можно было сказать, что роман этот не имеет никакого отношения к постулируемому методу, более того — скорее всего, противоречит всем его принципам.

Хотя главным героем произведения писатель и выбирает привычно обыкновенного человека — железнодорожного рабочего Едигея, вроде бы неторопливо рассказывая историю его жизни, описывая трагические события его молодости, любовь и т.д., но на поверку оказывается, что в условиях предлагаемого государством "социализма" жизнь всякого честного, совестливого, правдивого человека крайне тяжела. На каждом шагу его поджидает несправедливость.

Все это мучает Едигея, заставляет страдать, однако он ни разу не падает духом…

На мой взгляд, "Буранный полустанок" — один из лучших романов современной литературы, в котором равно сосуществуют как философские обобщения, так и поэтические средства художественного изображения.

Характерно то, что ни в одном произведении, будь то "Белый пароход" или — "И дольше века длится день", или же все последующие, Чингиз Айтматов не ограничивается изображением, скажем так, своего края. Какие бы темы и проблемы он ни затрагивал, что бы ни изображал, однако как истинный художник и философ он всегда в своих размышлениях и создаваемых картинах поднимается до уровня осмысления общечеловеческих интересов. Вот потому-то Чингиз Айтматов уже давно вышел далеко за рамки какой-либо одной узконациональной литературы. Его произведения, полные глубоких обобщений и раздумий, с могущественной и равною силой воздействуют на американцев и немцев, японцев и поляков, казахов и русских.

Возвращаясь к сборнику "Ковчег Чингиза Айтматова", следует отметить, что он содержит немалое количество очень редких фотоснимков, которые не только украшают издание, но и документально свидетельствуют о неразрывной связи писателя с судьбами современного ему мира. На них можно видеть Айтматова не только в окружении студентов, представителей творческой, научной интеллигенции, но и среди всемирно известных поэтов, писателей, государственных и общественных деятелей разных стран, то есть — среди его обычных читателей. И по любой из этих предлагаемых нам фотографий мы можем судить, с каким уважением все эти люди, все — без исключения, относятся к большому мастеру мировой литературы Чингизу Айтматову.

Президент Узбекистана Ислам Каримов в своем послании к писателю отметил:

"Вы достойны большого признания и уважения во многих странах мира, в том числе и в Узбекистане. С большим удовлетворением я вспоминаю наши дружеские встречи и выражаю надежду, что в будущем возникнут благоприятные условия для продолжения этих встреч".

Действительно, произведения Айтматова, начиная с первой повести — "Джамиля" и до последнего романа — "Тавро Кассандры", переведены на узбекский язык, став культурным достояние нашего народа.

Издан двухтомник сочинений писателя на узбекском языке.

Айтматов поддерживает дружеские отношения с узбекскими писателями, постоянно следит за их успехами: в своих письмах Адылу Якубову по поводу "Сокровищницы Улугбека", Пиримкулу Кадырову по поводу "Бабура" он с большой теплотой отзывается об этих романах.

Айтматов давно и по достоинству оценил творчество таких узбекских писателей, как Айбек, Гафур Гулям, Абдулла Каххар. С большим интересом и вниманием следит за творчеством Саида Ахмада, Ульмаса Умарбекова, Абдуллы Арипова, Эркина Вахидова и других.

Кстати сказать, первый номер единственного в Центральной Азии журнала "Мировая литература", издающегося на узбекском языке, также открывался произведением Чингиза Айтматова и казахского писателя Мухтара Шаханова "Плач охотника над пропастью". Позже в этом же журнале была опубликована повесть "Белое облако Чингисхана", не вошедшая в свое время в роман "И дольше века длится день".

Непременно следует сказать, что и в "Ковчеге Чингиза Айтматова" достаточно полно отражены уважение и постоянный интерес узбекского народа к писателю. Доказательством тому — статьи узбекских литературоведов и философов, вошедшие в издание. Большой интерес, например, представляют многие материалы "айтматоведа" Паризод Мирза-Ахмедовой, философов Кучкара Ханазарова ("Сын человечества") и Омонуллы Файзуллаева ("Научная фантастика в романе "Тавро Кассандры"), а также журналиста и критика Саиди Умирова ("Писатель планетарного мышления"). В этих и других работах многомерно раскрываются главные интернациональные черты творчества Айтматова.

Книга имеет еще одну особенность: в каждую ее часть вошли отрывки из наиболее концептуальных и значимых произведений писателя ("Белый пароход", "Белое облако Чингисхана", "Препоручение богу").

"Ковчег Чингиза Айтматова" завершается многочисленными интервью и беседами писателя, где уже не в метафорической, но практически в обнаженной форме высказаны сокровенные мысли мастера о современном человеке и человечестве.

Весьма солидное издание "Ковчег Чингиза Айтматова" не только достойный подарок всем любителям и знатокам творчества большого писателя, но и — во многом — образец нового жанра в литературоведении. А многие тексты, нашедшие свое место на страницах книги, имеют и важное собственное значение для развития сегодняшнего литературного процесса.

Что ж, остается добавить одно пожелание — пусть же "Ковчег" Айтматова, несмотря на все литературные штормы и критические мели, по-прежнему неутомимо и гордо плывет по океану мировой литературы.

Чингиз Айтматов вписан в историю трагического века, века, завершающего мифологическое осознание цивилизации. Здесь он, если брать писателей мирового значения, находится в одной компании с Томасом Манном, Кафкой, Камю, Кортасаром. Ум наш в смятении не оттого, что знание перевернуло мир, а оттого, что не может смириться с этим переворотом. К этой мысли надо привыкнуть. Смятение пройдет. "Надо переделать целую культуру", - записывает Камю. Культура переделывается на наших глазах, но мы этого не замечаем, А чему удивляться? Книги Коперника и Галилея оставались под спудом три века Подождем и мы.

Айтматов, быть может, наиболее чуток к началу нового романного мышления. Главным в нем остается ощущение катастрофичности мира, универсальности связей Времени, Человека, Природы.

Если в первых произведениях Айтматова мы воспринимали мифологичность его творчества как явление национальной стихии, то со временем не могли не понять и процесса как бы обратного - от современного состояния мира идет его художественная мысль. И встречается на этом пути - с традициями глубокой древности.

Я думаю, мы вообще пишем летопись не только своего времени. Наша летопись бесконечна и связана с прошлым и будущим.

Одновременно с изобретением телефона и кино человечество открыло для себя палеолитическое искусство - рисунок и скульптуру - будущее и глубокая древность открывают свои тайны как бы параллельно.

Если бы мы психологически были подготовлены к тайне связи времен, мы бы все - не только археологи и историки - ждали встречи с неизвестным в прошлом прачеловечества с той же неутоленной жаждой, с какой мы ждем космических открытий XXI века.

Однако и тут есть две позиции. Одну, например, олицетворял у нас в России Маяковский. Он рвался вперед, он торопил будущее, потому что ждал великих перемен в судьбе всего человечества, перемен к счастью его.

Другую позицию - по закону маятника истории - олицетворяют сегодня те, кто, напутанные парадоксами цивилизации и неспешностью хода общественного прогресса, обратили свои взоры только и исключительно - в прошлое. Неосуществленные идеалы, как известно, удобнее проецировать на те, которые, хотя бы частично, осуществлялись когда-то. Но так ли уж все документировано в былом?

Харон возит людей только в одну сторону. Но фантазия наша с этим никак не смирится. То Сизиф вдруг выбирается из тьмы преисподней погреться на солнечном морском берегу. То Орфея, забредшего за Эвридикой в Аид туманный, боги спровадили назад без Эвридики, показав лишь тень жены.

Все это, так сказать, нарушения привычного регламента. Но тем не менее, повторяю, мы с этим односторонним движением к небытию никогда не смиримся. Тут помощниками нам и выступят мифы, сказки, фантастика. Но не только. И провидческие произведения наших современников - Отара Чиладзе, Валентина Распутина в "Прощании с Матерой", и в первую очередь Чингиза Айтматова.

Когда догматически противопоставляют прошлое настоящему с его открытиями и предвидением будущего, совершают и такую ошибку, как непонимание факта, что именно "как раз открытием и обусловлено воскрешение прошлого". Эта мысль Андре Моруа достойна внимания. Отношение к открытию прошлых эпох прямо связано с научными достижениями наших дней.

Традиция - это поэзия того, что остается надолго. Новаторство - это поэзия того, что приходит на смену бывшему. Они уже потому не враждуют, что новое и старое живут одновременно. Они спорят, как спорят утро и вечер, которые останутся утром и вечером - и завтра и через тысячи лет. Для Айтматова это аксиоматично.

Никто так пронзительно, как Айтматов в литературе XX столетия, не ставил проблему живого и мертвого. Смерть Иноходца, месть синеглазой Волчицы - это не картины "животного мира", это философия эпохи, где самоуверенная цивилизация начинает претендовать на противостояние самой жизни, роковое противостояние. Символом этого процесса скоро станет огромный стеклянный колпак над Акрополем. Камень - не человек. Ему, сооружению, простоявшему века, смертелен выхлопной газ автомобилей...

Однако единство и цельность личности поверяется отнюдь не противопоставлением природы и цивилизации. Личность - дитя Природы, цивилизация - производное деятельности человека. Убить своего ребенка, даже нелюбимого, - преступление не меньшее, нежели отречься от матери. Если воспользоваться образом Айтматова - "манкуртизм" наоборот.

Но понятие "природа" таит в себе и другой смысл. В долгом пути к звездам человек многое и теряет. Первозданность, естественность, простодушие, верность прочным ориентирам совести, твердым принципам морального суда над теми, кто нарушает их. Да, он приобретает новые качества, которые говорят о его развитии, но и теряет одновременно немало качеств своих, которые мы привыкли считать природными. Мальчик из "Белого парохода" маленьким сердечком своим познал эту истину. Он не может жить вне большой Мечты, завещанной ему сказками его рода. Над ним, шагнувшим в пропасть воды, произносит последнее слово автор: "Одно лишь могу сказать, теперь - ты отверг то, с чем не мирилась твоя детская душа... Детская совесть в человеке - как зародыш в зерне, без зародыша зерно не прорастает".

Разговор об Айтматове - это и ощущение художником и вами эпохи. Гроссман писал, что время втекает в человека. Я добавлю: и вытекает из него во времена Реставраций.

"Мы были людьми. Мы - эпохи", - гордился Пастернак. Соизмеряя себя с Революцией, чем-чем, а "эпохами" мы побывали. Но вот вернувшись к себе, просто человеку, что-то и потеряли. Мы оказались меньше самих себя. Это болит. Потеряли смысл, идею. "Но разве я не мерюсь Пятилеткой?" - растерянно жаловался тот же Пастернак в 30-е годы.

"Но как мне быть с моей грудною клеткой?" Она, то есть не учтенная Революцией "душа", оказывалась "косного косней". Потом мы согласимся с другой формулой: "Ты - вечности заложник у времени в плену". Пятилетка оказалась слишком малой мерой, ненадежной для творчества. Плен - долгим...

Да, время вытекло из нас. Мы - на перепутье времен, эпох. Мы получили амнистию, но не знаем, как жить на Свободе.

Айтматов - писатель двуязычный, говорим мы. Что это значит? И ХХ век продолжал жить, развивая собственные языки народов, но не оставив за бортом языки-посредники.

Были времена, когда Европа имела в "родителях" своих латынь и греческий, Ближний Восток объединял арабский и персидский, Индию - санскрит. Эти языки использовались в государственном управлении, в культурной и религиозной сферах.

Для европейцев латынь и греческий стали языками "мертвыми", на латинском ведутся дела разве что в Ватикане. Для Востока арабский - живой язык, едва ли не соперничающий с английским по количеству народов, на нем говорящих; в Южной Америке господствует испанский; португальский живет в Бразилии. Язык-посредник - не только след покорения народов, но и воспитания, общения, а значит, объединения общечеловеческой культуры. Но лишь там и тогда, когда и где не вытесняет свое общим.

Говорю это, конечно, имея в виду русский язык. Больную тему сегодняшнего развития национального самосознания в бывших советских республиках.

Вряд ли уместно спорить с истиной: мы открыли миру таланты малоязычных народов, русская переводческая школа - едва ли не лучшая. Сегодня многие молодые государства - бывшие республиками СССР - ощущают эту (надеются, временную) невостребованность, в первую очередь Европой, ожидаемых восторгов от знакомства с литературой Прибалтики, Грузии, Киргизии или Беларуси. Возможно, потребуется много времени, чтобы малоязычные гении вышли к человечеству в первозданном виде как носители неведомого многим языка. Грустно, если этот процесс затянется или ограничится тем, что где-то кириллицу заменит латиница...

И все-таки язык-посредник - явление историческое, невечное. Россия всегда была связана с двумя культурами - европейской и восточной. Это предопределено самой ее географией. Самобытность русской культуры - в сложной диалектике разных начал. Ошибались те мыслители, кто пытался представить Россию или "щитом", или "мостом" - в обоих случаях русская идея лишалась своей собственной позиции, была посредником или транспортировщиком чужих идей. Противопоставление Запада Востоку нигде не выполняло такой разрушительной роли, как на почве русской культуры!

В 1983 году Айтматов в диалоге с пакистанским писателем Фаизом Ахмад Фаизом весьма осторожно, но и настойчиво попытался дать определение этому факту исторической жизни советской литературы. Теперь мы знаем, какими односторонними выводами обязаны мы современным противопоставлениям "европеизма" традициям культуры Востока. Мы узнали и обратную сторону "европеизма", не самое ценное взято нами и из восточного мира.

Культура или откровение, Афины или Иерусалим в наши дни - надуманные антитезы, и такие писатели, как Айтматов, своим творчеством доказали это. История ответила на вопрос о пресловутой, якобы изначальной для восточной культуры неподвижности и пассивности духа. Она же, история, показала и обратную сторону европейской идеализации разума и действия. В этом контексте мировой культуры стоит рассматривать и "билингвизм" Айтматова. Главное в нем - сохранение национального начала при отказе от "провинциальной замкнутости и удушающей изолированности" (Ч.Айтматов) художественного опыта.

Посол Киргизии в Брюсселе Айтматов знает и то, что практику не столько занимает спор о "европеизме" и "Востоке", сколько то, что мировая культура испытывает давление бездуховности, опошления идей гуманизма суррогатами как западной, так и восточной ориентации, агрессией антикультуры. Увы, ошибался Фаиз Ахмад Фаиз, когда говорил, что западная культура так и не проникла в толщу народных масс. Массовая культура заполонила мир. Тут своя и не своя антикультуры торжествуют, противостоя подлинной культуре и Запада и Востока.

Явление Айтматова для национальной культуры означает возможность решения общечеловеческих проблем средствами любого языка, любой литературой мира, большой или малой. Пусть не покажется дерзким отступление на эту тему, где Айтматов поверяется Пушкиным.

Обычно обращается внимание на одну сторону русского гения: способность сделать русским нерусское, впустить к нам мировую культуру. Но знаменитое петровское "окно в Европу", - мы знаем это ныне, как никогда доселе, - не только Европу открыло, но и Европе открыло Россию. Примечательно, что Достоевский подчеркивает в Пушкине не усвоение чуждого и приспособление его к своим нуждам, но скорее момент противоположный - "перевоплощение своего духа" в дух чужих народов.

Иными словами, активную позицию национальной культуры, молодой энтузиазм ее, энергию распространения своих художественных, гуманистических идей во вненациональном масштабе. Не только в "Борисе Годунове" или "Евгении Онегине" - и в "Скупом рыцаре", и в "Сценах из Фауста" Пушкин поэт национальный. Истина эта азбучная. Образы, типы, коллизии мировой культуры входят, как свои, в произведения Пушкина не только потому, что они интересны и новы для него самого и отечественного читателя, но и потому, что Пушкин примеряет и на них национальные идеи, русские конфликты, заставляет их служить мучительным и радостным задачам русской литературы. Но потому, можно сказать, и приходятся впору экзотическим темам и характерам Пушкина национальные идеи, что взяты они в крупном масштабе, как идеи всечеловеческие.

Айтматов сетовал, горько усмехаясь, что после романа "Тавро Кассандры" о нем стали говорить как о писателе-космополите. У нас это, к сожалению, принято: путать Божий дар с яичницей. Пример с Пушкиным, по-моему, объясняет, в чем разница беспочвенности и всеотзывчивости писателя.

И этого тоже забывать не следует. Глобальные процессы в мире диалектически связаны с национальным самоопределением. Это категории, неотделимые друг от друга. Их спор движет сегодня историю.

Мы знали доселе, что смертен Человек. Что смертно все Человечество, узнали в XX веке. Именно это чувство "общего баланса человеческих тягот" (Ч.Айтматов) заставляет писателя вернуться к легенде о Христе и Понтии Пилате. Новую трактовку легенды заметили не все. Видение Авдия в "Плахе" и видение Христа в Гефсиманском саду основаны на резком совпадении тревожного предчувствия катастрофы общей, всемирной. Земля в руинах, и ни одного живого человека на ней. "Неужто свирепый мир людской себя убил в свирепости своей, как скорпион себя же умертвляет своим же ядом?.."

Изолированное существование народов и культур сегодня - фикция. Вот почему возвращается - уже по-новому! - родовое сознание человечества, а значит - пора мифа. Вот почему ХХ век будет открыт для таких художников, как Чингиз Айтматов.

Эта статья была написана на основании долгих лет знакомства с произведениями Айтматова. Вряд ли в новое время, означившее в нашей жизни новую эпоху, претерпела бы она принципиальные изменения. Однако выход тома "Ковчег Чингиза Айтматова" заставил меня дополнить многолетние наблюдения над творчеством писателя. "Ковчег" этот вместил в себя многочисленные библиографические материалы, документы, фотографии, исследования разного калибра и качества. Особую престижность изданию, представляющему собой некую энциклопедию знаний, связанных с именем одного из виднейших писателей современности, трудно переоценить, даже если бы на ее страницах не было таких имен, как Луи Арагон, Дайсаку Икеда, Михаил Горбачев, Дмитрий Шостакович, Федерико Майор или Владимир Путин. Но главная ценность, конечно, - высказывания самого Айтматова в публицистике и прозе.

Эта часть моей статьи явилась плодом размышлений на темы последних авторских "комментариев" Айтматова к широко известным его произведениям, прежде всего к роману, обозначившему перелом в творчестве писателя в сторону планетарного мышления, которое определило и поворот культуры к теме изначальных истин, поиска человеком своего выбора. Речь идет о романе "И дольше века длится день...".

Вот к нему, старому тексту, и является дополнением глава "Белое облако Чингисхана", а также новелла, имеющая и самостоятельное значение, - "Препоручение Богу...". Отнюдь не особняком воспринимается нами и рассказ, опубликованный недавно "НГ-EL" - "Убить - не убить...". Может быть, ничто так не подчеркивает проблемности темы, как эти многозначительные отточия в названиях сочинений Айтматова. Напрасно было бы искать в них, этих писаниях, утверждение истины найденной и пропагандируемой в образах. Это - поистине великие вопросы Бытия, на которые человек издавна ищет ответы. И пока не находит их. Борис Слуцкий сказал когда-то об этом стихами:

Скоро мне или не скоро

в мир отправиться иной -

неоконченные споры

не окончатся со мной.

Начаты они задолго,

за столетья до меня,

и продлятся очень долго.

В "Препоручении Богу..." рассказано, как герой давнего романа Абуталип с полустанка Буранный был потрясен идеей ссыльного (с многозначительной фамилией Чаадаев) о "сотворчестве" Человека и Бога.

Идея скрыто богоборческая, но и не отвергающая основные заветы христианства: человек "отсылает Ему нажитый ум, чувства, надежды, покаяния и, самое главное, опыт, чтобы все это возвернулось ему сторицей". Человек разумный понял на основе долгого опыта, что "Богом быть непосильно, тварью - низко". Вряд ли кто-то сможет оспорить тот факт, что Айтматов как художник вырос на слиянии двух культур. Ему близок пафос русского поэта: я - червь, я - бог".

Тема религии, веры, известной переоценки всесилия разума - не нова, хотя бы и в публицистике Айтматова. Ближе всего писатель к ней в "Плахе". С годами автора не оставляет чувство интереса к тому крайнему миру метафизики, которая продолжает волновать думающего человека нового времени все острее и драматичнее. Феллини, например, считал любого художника "провинциалом" в этой теме, впервые осваивавшим новые горизонты сознания.

Почему писатель не "досказал" в романе то, что потом потребовало своего места? Только ли условия цензурные? Я думаю, не только.

"Чем больше мы отдаляемся от советской эпохи, тем больше видим, что это не случайное явление в мировой истории" - это слова Айтматова. Мы видим это и на примере долголетнего спора между человеком и Богом. Революция не только рушила церкви и оскверняла святыни, она искала (варварски, да) - место Человеку на земле, место, достойное его месту в природе. В айтматовской идее "сотворчества" мне видится отнюдь не богохульство, а новое, диалектическое представление о том, что и от человека немало зависит в этом двуедином образе сотворчества: "Бог рассчитывает на нас так же, как мы рассчитываем на него. Но каково же его долготерпение!"

"Тавро Кассандры" - роман, давший повод умной критике многое увидеть в скитаниях космонавта Филофея (знаменательна эта перекличка имени героя с автором идеи Третьего Рима!), как-то связать тему романа с мыслью Вернадского о Человеке Ноосферы, существе высшем на данном этапе развития жизни. Именно сверху, с орбиты межпланетного корабля раздается новое слово Истории - призыв к миру как высшей добродетели личности разумной.

По существу, единой, генеральной темой Айтматова последних лет является тема мира, попытка придать заповеди "не убий!" некое тотальное значение, сосредоточие основных усилий человечества. Рассказ "Убить - не убить...", опубликованный накануне 60-летия нашей Победы в Отечественной войне, в известной мере - предел развития этой темы. "Провокационность" рассказа способна выявить как раз столкновение двух типов мышления: конкретно-исторического и метафизического. Убежден, что с точки зрения адептов первого смысла рассказ может быть воспринят как кощунственный. Мог ли наш солдат, едущий на фронт для борьбы с фашизмом, даже задаваться таким вопросом: убить или не убить? И завет отца - убивать немцев, как и он убивал их в Первую мировую, - бесспорен (так было, так должно быть). Но "странные" слова матери "не убивай!" не есть ли завет нам из... Будущего?

Сохранение рода требует полного отказа от долговековой практики убийства. В "Белом облаке Чингисхана" герой, сотник Эрден, говорит жене: "Мы не хотели жертвовать тем, кто еще не родился". Они нарушили приказ вождя: не рожать детей в походе. Война, вечный ее поход, и тут - препятствие продолжению рода. Сам Айтматов вспоминает, как в горьком, сиротском детстве своем пытался убить похитителей единственной кормилицы семьи их, коровы, и как встреченный им старик, ехавший по степи на ослике, сказал ему: "Не убивай никого... Этот мир справедлив..." Мир оказался несправедливым, но что-то, видно, осталось в душе плачущего от бессилия мальчика, если он запомнил слова старика... Заповеди опережают время. И надежда на них ведет человека к вере, что "мир справедлив". Из воспоминаний детства: мулла, по лукавому вымыслу одного из односельчан, превратил батрака в осла. Рассказ почти по Апулею красочен и колоритен. Но слепой веры в муллу, как этого, так и любого, у Айтматова что-то не припомню. Не на пасторов, священников и мулл, видимо, возлагал надежду писатель жизни и подлинной веры в высшие цели духовной жизни.

Не знал, что в свое время Айтматова травили за рассказ о дезертире Исмаиле, не приняв драматичности героя. После войны рассказ "Лицом к лицу" не мог не восприниматься как смелый шаг на пути к пониманию человека на грани жизни и смерти. Возможно, он был для пятидесятых годов таким же раздражающим фактором, как сегодня "Убить - не убить...".

В "Ковчеге Чингиза Айтматова" философ и культуролог Св. Семенова заметила, что в планетарном мышлении Айтматова эволюционная цепь развития человечества - тема, знаменательная и тем, что личность рассматривается писателем "как существо еще растущее, неоконченное". Как это высказывание перекликается со знаменитым платоновским - человек летал, об этом говорит скелет грудной клетки, "надоело быть "неоконченным человеком"!

"Неоконченный" человек у Айтматова ищет путь, упрямо ищет путь, верный завету Достоевского, хоть боками да доказывать, что он человек, а не "штифтик"!

Как-то вспоминал Чингиз, что первый гонорар свой получал на высокогорном пастбище в детстве, переведя с киргизского русскому фельдшеру слова пастухов о причине гибели племенного жеребца. За это старейшина дал ему "Устукан" - особый кусок мяса с косточкой, как знак предельного уважения.

Двуязычие, верность традициям народного творчества киргизов и русской классики до сих пор ощущает писатель, не только на языке, но и в памяти Языка, Слова, за которым - будущее

 

 

 

Заключение

Итак в данной курсовой работе мы выявили романтические тенденции повести Ч. Айтматова «Первый учитель» и определили их роль в структуре произведения.  Увидели, какую большую роль они играют в создании образов и раскрытии идейно-художественного содержания произведения. Кроме того, романтические тенденции помогают дополнить наши представления о творческой индивидуальности Ч. Айтматова. Еще раз обозначим их кратко:

1.      Интерес к личности, наделенной особым внутренним миром.
2.      Исключительный герой (Дюйшен) в исключительных ситуациях.
3.      Повествование ведется от 1-го лица – с начала от имени автора, потом от имени Алтынай. Алтынай рассказывает историю своей жизни в форме исповеди, что придает повествованию субъективизм.
4.      Автор использует прием психологического параллелизма когда думы мечты, настроения героя изображаются параллельно с природой.  
5.      Эмоциональная функция в повести отведена двум тополям, посаженным Дюйшшеном. Тополя символизируют целеустремленность, возвышенность стойкость героя.
6.      Природа в повести одухотворена. Она выступает как живой организм, наделенный особой душой.
7.      Наблюдаются элементы фольклорной поэтики..
8.      Язык произведения выразительный, экспрессивный, стиль произведения -–возвышенный, эмоциональный.
9.      Обращение автора к искусству. (начало и конец

    произведения – внутренний монолог художника).

1. По жанру повесть тяготеет  к жанру героико-романтической баллады.

  

Список используемой литературы:

 

1.                 Гачев Г. Ч. Айтматов и мировая литература. – Ф. «Кыргызстан»., 1982.
2.                 Ч. Айтматов. Повести и рассказы. Ф.: «Кыргызстан»., 1975.
3.                 Ч. Айтматов. Очерки, статьи и рецензии о творчестве писателя. Составитель: К. Абдылдабеков. Ф.: «Кыргызстан»., 1975.
4.                 Русско-кыргызскоие литературные взаимосвязи. Тем. Сб. Вып. 1., 1978. С. 146-157.
5.                 Левченко В. Ч.Айтматов – М., советский писатель.,1983.
6.                 Ч. Айтматов К 70-летию со дня рождения. Бишкек., 1998.
7.                 Лепилов В. прочтите эту книгу / о новой повести Ч. Айтматова «Первый учитель»/.- Учитель Казахстана, 1962, 28 августа. Рец. На повесть Ч. Айтматова «Первый учитель».

 

 

1Ч. Айтматов к 70 летию со дня рождения. Б. , 1998. С.7.

 

2Корсунский М. Поэзия гора и степей.// Айтматов Ч. статьи и рецензии о его творчестве// сост. К. Абдылдабеков. –Фрунзе: Илим. 1975. –С.18.

1Ю. Айтматов. Собрание сочинений в 3-х т. Т.1.-М., 1984. С.-45.

1Панкина В. Родники// Ч. Айтматов: статьи и рецензии о его творчестве/ составитель К. Абдылдабеков. –Фрунзе: Кыргызстан, 1975.-С. 88.

1Русско-кыргызские литературные взаимосвязи. Тем. Сб. Вып.1. 1978,С. 152.

1Русско-кыргызские литературные взамиосвязи. Тем. Сб. Вып. 1 1978 г. С. 148.

Данные с сайта можно использовать для подготовки собственных работ.

Большинство работ содержат данные по Кыргызстану, проверены и удачно защищены в ВУЗах КР.

Стоимость электронного варианта готовых работ : курсовой, презентации - 150 сом , дипломной - 500 сом.

магистерской, кандидатской диссертаций - 1000 сом, срс, реферата, доклада - 100 сом

Получить любую работу можно также на маил, предварительно оплатив с помощью загрузки единиц на номер.

Также можно заказать индивидуальную работу с сопровождением до защиты по телефону

0772 66 07 68

Индивидуальные курсовые и презентации от 250 сом

Индивидуальные дипломные работы от 3000 сом (дипломные сопровождаются отзывом, презентацией, рецензией и докладом).

Ознакомиться с работами и оплатить  можно  по адресу г. Бишкек, ул. Киевская пересекает  ул.Турусбекова Интернет клуб "Орион"

Для личной встречи с 8 00 до 11 30 Контактный телефон: 0772 66 07 68

Возможна высылка готовых работ по электронной почте на e-mail:  Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.  при оплате с помощью загрузки единиц на контактный номер